Вечеринка в саду [сборник litres] - Кэтрин Мэнсфилд
Фрау Келлерманн набросилась на него:
– То есть вы хотите сказать, любезный герр Ланген, что не стали вмешиваться!
– Нет, – ответил герр Ланген. – Потому что я уже как-то пытался это сделать.
– У этого ребенка столько энергии, его голова не знает покоя. Он всегда найдет, чем себя занять!
– Может, он перешел к часам в обеденном зале? – предположил герр Ланген с некоторой надеждой в голосе.
Передовая Дама предложила отправляться без него.
– Я никогда не беру свою маленькую дочь с собой на прогулки, – добавила она. – Я приучила ее сидеть тихо в спальне до тех пор, пока я не вернусь!
– А вот и он, вот и он! – выпалила Эльза. Карл слезал с каштана, переломав попутно много веток.
– Я все слышал, что вы говорили обо мне, мама, – признался он, пока фрау Келлерманн приводила его в порядок. – Это все неправда про часы. Я просто смотрел на них, и девочка тоже никогда не сидит в спальне. Она сама рассказывала, как каждый раз спускается в кухню и…
– Все, хватит! – прервала его фрау Келлерманн.
Все вместе мы отправились пешком по привокзальной дороге. День выдался теплый, и непрерывные вереницы «лечащихся гостей», которые не спеша прогуливались для улучшения пищеварения в садах пансионата, окликали нас, интересовались, не собираемся ли мы на прогулку, и с превеликим, плохо скрываемым удовольствием восклицали «Herr Gott!»[21], стоило нам лишь упомянуть Шлинген.
– Но ведь это целых восемь километров! – прокричал один седобородый старик, прислонившийся к забору и обмахивающий себя желтым платком.
– Семь с половиной, – не вдаваясь в подробности, ответил герр Эрхардт.
– Восемь! – рявкнул старик.
– Семь с половиной!
– Восемь!
– Старик ополоумел, – бросил герр Эрхардт.
– Тогда оставим безумца в покое, – предложила я, прикрывая уши руками.
– Подобное невежество трудно игнорировать, – ответил он и, повернувшись к нам спиной, не имея сил, чтобы продолжить кричать, просто поднял в воздух семь с половиной пальцев.
– Восемь! – все с той же страстью прогремел в ответ старик.
Мы так расстроились, что пришли в чувство только после того, как достигли белого указателя, который призывал сойти с дороги на тропу, стараясь не вытаптывать траву. В переводе это означало «В шеренгу по одному», то есть друг за другом, что очень опечалило Эльзу и Фрица. Карл, как счастливое дитя, рванул вперед, сбивая маминым зонтиком столько цветов, сколько было возможно, за ним следовали я и влюбленная пара. И сквозь разговоры до меня доносились восхитительные перешептывания:
Фриц: «Ты меня любишь?» Эльза: «Ну конечно». Фриц, увлеченно: «Но как сильно?», на что Эльза так и не ответила, лишь повторила вопрос: «А насколько сильно ты любишь меня?» Фриц выпутался из этой истинно христианской ловушки, ответив: «Я спросил первым».
Все это настолько смущало меня, что я скользнула вперед, обогнала цветущую фрау Келлерманн и зашагала со спокойным осознанием того, что нет никакой надобности описывать моим самым близким людям точный размер своих чувств к ним. «Какое право они имеют задавать друг другу подобные вопросы, едва получив родительское благословение? – размышляла я. – Какое право они вообще имеют задавать друг другу подобные вопросы? Любовь, которая становится помолвкой и браком, – дело исключительно положительное, одобренное, а они посягают на привилегии старших и мудрейших».
Поле обрамлял густой сосновый бор, приятный и прохладный. Очередной указатель попросил нас держаться широкой дороги в направлении Шлингена и бросать бумажки и кожуру от фруктов в проволочные корзины, прикрепленные к скамейкам для этой цели. Карл с большим любопытством исследовал содержимое первой же такой корзины.
– Я люблю лес, – произнесла Передовая Дама с жалкой улыбкой, направленной в никуда. – В лесу мои волосы путаются, словно вспоминая о своем диком происхождении.
– Но в буквальном смысле, – сказала фрау Келлерманн, выдержав паузу, – для кожи головы нет ничего лучше, чем сосновый воздух.
– Ох, фрау Келлерманн, не стоит разрушать природных чар, – попросила Эльза.
Передовая Дама понимающе посмотрела на нее.
– И вы тоже познали волшебное сердце природы? – спросила она.
Герр Ланген вышел из себя.
– У природы нет сердца, – выпалил он с некой горечью в голосе, как это делают люди с излишней склонностью к философствованиям и недостаточным питанием. – Она создает то, что может разрушить. Она ест то, что может извергнуть, и извергает то, что может съесть. Поэтому мы – те, кому приходится влачить существование у ее попирающих ног, считаем мир безумным и осознаём неумолимую вульгарность производства.
– Юноша, – перебил герр Эрхардт, – вы еще не знаете, что такое жизнь и страдания!
– Да что вы, простите, откуда вам это известно?
– Известно по вашим же рассказам, и дело с концом. Возвращайтесь на эту скамейку через десять лет и повторите ваши слова, – сказала фрау Келлерманн, не спуская глаз с Фрица, который увлеченно пересчитывал пальцы Эльзы, – и не забудьте привести с собой вашу молодую жену, герр Ланген, чтобы понаблюдать, как ваш ребенок играет с… – Она повернулась к Карлу, который вырыл из контейнера старый журнал и читал по складам рекламу увеличения груди Beautiful Breasts.
Предложение так и осталось неоконченным. Мы решили продолжить наш путь. По мере того как мы продвигались в глубь леса, настроение поднималось и дошло до того, что трое мужчин затянули O Welt, wie bist du wunderbar![22] – самым низким голосом пронзительно пел герр Ланген, безуспешно пытавшийся привнести в песню хоть какую-нибудь сатиру в соответствии с собственным «мировоззрением». Разгоряченные и счастливые, они бодро шагали по тропинке, оставив нас позади.
– Это наш шанс, – сказала фрау Келлерманн. – Милая фрау профессор, расскажите нам что-нибудь о вашей книге.
– Ах, откуда вы знаете, что я пишу книгу? – радостно воскликнула она.
– Эльза узнала об этом от Лизы. Мне еще не доводилось быть знакомой с женщиной, которая пишет. Как вам удается находить для этого время?
– Это вовсе не составляет труда, – сказала Передовая Дама, взяв Эльзу под руку и осторожно опираясь на нее. – Сложно понять, когда остановиться. Уже много лет моя голова словно улей для мыслей, и примерно три месяца назад запертые воды разлились из моей души. С тех пор я пишу каждый день до поздней ночи, находя снова и снова вдохновение и идеи, которые трепещут нетерпеливыми крыльями над моим сердцем.
– Это будет роман? – смущенно спросила Эльза.
– Конечно роман, – ответила я.
– Откуда такая уверенность? – сказала фрау Келлерманн, бросив на меня строгий взгляд.
– Потому что только роман может так воздействовать на человека.
– Ну что вы, не стоит ссориться, – ласково попросила Передовая Дама. – Это и в самом деле роман. Роман о современной женщине. Потому что мне кажется, что настало время женщин. Таинственный и почти пророческий, он станет символом настоящей передовой женщины, а не тех жестокий созданий, отрицающих принадлежность к своему полу и прячущих свои хрупкие крылышки под… под…
– Мужским костюмом ручного покроя? – вмешалась фрау Келлерманн.
– Я не так хотела это выразить. Скорее под фальшивым нарядом псевдомаскулинности!
– Какая тонкая грань! – прошептала я.
– Кого же вы тогда считаете настоящей женщиной? – спросила фройляйн Эльза, не сводя восхищенного взгляда с Передовой Дамы.
– Она должна быть воплощением всеобъемлющей любви!
– Но, милая фрау профессор, – возразила фрау Келлерманн, – нельзя забывать, что сегодня существует так мало способов проявления любви в семейном кругу! Муж проводит на работе весь день, и это естественно, что, вернувшись домой, он хочет спать, да и дети – едва они слезли с ваших колен, глядишь, они уже в университете, а ты еще не успел их вдоволь набаловать!
– Но любовь никак не связана с баловством, – сказала Передовая Дама. – Это светило в груди, касающееся своими чистейшими лучами любых высот и глубин…
– Африканских дебрей, – не подумав, прошептала я.
Она этого не расслышала.
– Ошибка, которую наш пол совершал в прошлом, – сказала она, – это непонимание того, что наш дар самоотдачи предназначен целому миру, и мы с радостью приносили себя в жертву.
– Ох! – восторженно издала Эльза, почти
